Желание #5  - Марина Эльденберт

– Я бы на твоем месте дверь не открывала, – предлагаю я. Потому что Никита – последний, кого мне хочется сейчас видеть в моей новой жизни. Более того, я не собираюсь с ним видеться в принципе.

– Думаешь, его это остановит? – хмурится Катя.

– Его время стоит дорого, так что вполне вероятно, что Ник свалит минут через пять. Хотя ты можешь сказать, что меня здесь нет.

Подруга поджимает губы:

– Вет, я уже впустила Омельчина в подъезд и сказала, что ты тут.

Если бы у меня была машина времени, я бы прыгнула в нее и отмотала время назад, чтобы не позволить Емцевой нажать эту клятую кнопку домофона. Но такой машины у меня нет, зато есть сводный брат за дверью. Поэтому я бросаю на Катю яростный взгляд, поднимаюсь и решительно направляюсь к выходу. И по пути готова мысленно надавать себе оплеух. Потому что прошло то время, когда я была готова бежать за Ником на край света.

Но готова ли я встретиться с ним лицом к лицу?

«Готова!» – рычит чувство собственного достоинства. В конце концов, моя сопливая юношеская влюбленность прошла, я теперь девочка взрослая и даже одна в большом городе. Мне все по плечу!

Поэтому я быстро поворачиваю ключи в замке и резче, чем собиралась, открываю дверь.

Омельчин стоит на лестничной клетке и вертит солнцезащитные очки в руках. Лучше бы он их не снимал, потому что взгляд темно-серых глаз как выстрел в грудь и навылет. Я, кажется, забыла какой он высокий, и в плечах Ник стал только шире: светлая рубашка не скрывает рельефности мышц. Раньше его черты были мягче, теперь же все в нем говорит о силе и опасности. Он будто шагнул со страниц «Форбс». Буквально! Просто перекроил под себя две реальности, и оказался поближе к моей.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю хрипло, потому что Ник выглядит еще мужественнее, чем в моих воспоминаниях. Он изменился, и стал еще…

– Приехал за тобой, Елизавета.

Самоувереннее!

А вот голос у него не изменился: такой же низкий, глубокий. Даже мое полное имя не режет слух, но именно этот факт вытряхивает меня из ступора, в который я впала.

– Елизаветой меня называет только бабуля.

– Плевать, – и судя по тону, он с собой честен. – У тебя есть десять минут, чтобы попрощаться с подругой и успеть на ближайший рейс домой.

– Я только приехала и домой не собираюсь.

– Это не обсуждается.

– Еще как обсуждается! – зверею я. – Как ты вообще меня нашел?

– Отец дал адрес, где тебя искать, а конспиратор из тебя так себе.

Мысленно вспоминаю все матерные слова из собственного лексикона. Потому что мама, естественно, знает, где живет Катя. А еще знает, что кроме Емцевой у меня в Москве никого нет. Ну если не считать самого Омельчина, но он последний человек в столице… Нет! Он последний человек в мире, с которым я буду жить в одной квартире.

– Нянька из тебя тоже так себе, – отвечаю и со злорадством самоубийцы наблюдаю, как сжимаются тонкие губы и раздраженно раздуваются его ноздри. – Я уже взрослая девочка, и ты должен это понимать.

Я подразумеваю то, что он сам однажды выпал из семейного гнезда и отправился покорять столицу. Надо сказать, успешно. Никита закончил МГУ и параллельно открыл свое дело, начинал с небольшого тренажерного зала, а теперь у него сеть спортивных клубов по всей стране. Хотя отчим из тех людей, кому не нравится, когда кто-то поступает им наперекор, и даже спустя несколько лет не простил сыну разрушенной отцовской мечты увидеть Ника чемпионом. Сводный брат отказался от спортивной карьеры и из-за этого основательно разругался с отчимом.

Мой намек более чем прозрачен, но мужчина перестает крутить в руках очки и смотрит на меня так, будто видит впервые. Оценивающе. Как если бы я была не надоедливой сводной сестрой, прицепом доставшейся к новой отцовской супруге, а незнакомкой.

Потемневший как штормовое небо взгляд горячими мазками скользит по моим губам и вниз. Задерживается на груди, натягивающую плотную ткань футболки, оглаживает бедра и ноги, а я сглатываю, потому что ощущение такое, что я стою перед ним нагишом. И хочется немедленно прикрыться. Хотя лучше вернуться к Катьке и захлопнуть перед ним дверь!

Омельчин будто улавливает мое желание и делает шаг ко мне. Всего один шаг, а он оказывается невероятно близко, отчего все во мне переворачивается от запаха морской соли и мускуса. От знакомого аромата. Его аромата. Сердце едва не выпрыгивает из груди, а мысли – из сознания.

Я отступаю назад и натыкаюсь на двери, которые успела прикрыть, чтобы Катька не подслушивала. Дальше отступать некуда, только позорно убегать. Но для этого нужно открыть чертову дверь, которая по всем правилам пожарной безопасности распахивается на лестничную клетку. То есть мне придется подвинуться еще ближе к Омельчину, влипнуть в него всем телом, или подвинуть его, что при габаритах сводного братца – миссия невыполнима.

– Взрослая девочка, говоришь? – усмехается он, склонившись так, что ухо щекочет его дыхание, и не позволяет мне отодвинуться в сторону, прижав широкую ладонь к металлу за моей спиной. Лицо Ника так близко, будто он собирается меня поцеловать. – И что взрослая девочка собирается делать в Москве?

Вопрос меня встряхивает.

– Не твое дело, – огрызаюсь я, подныриваю под его руку и оказываюсь на свободе.

– Видишь ли, теперь мое, – с видимым сожалением заявляет Омельчин. – Ты теперь мое дело, Елизавета. Отец попросил доставить тебя домой. Так что будь хорошей взрослой девочкой, собери вещи, и я отвезу тебя в аэропорт.

– У тебя проблемы со слухом?

Даже удивительно, что получается спросить спокойно, потому что в груди словно разожгли костер из злости и раздражения. Потому что это не смешно. Совсем.

– Скажи отчиму, что не нашел меня. Москва большая.

– Но я тебя нашел.

Он прищуривается и складывает руки на груди, отчего рубашка сильнее натягивается на широких плечах, а я понимаю, что в моем личном пространстве сейчас слишком много Омельчина.

– И что дальше? Потащишь за волосы?

– Интересная у тебя фантазия, взрослая девочка, но я предпочитаю «таскать» женщин за волосы в другом контексте. – И пока мои щеки не начали гореть от нарисованной сводным братцем картинки, добавляет: – А с тобой мы можем просто договориться.

Вид у Ника настолько непрошибаемый, что сразу видно: он не просто привык договариваться. Он привык договариваться на максимально выгодных ему условиях. Его насмешливый взгляд будто говорит: «У всех есть цена, так просто назови свою». Тем приятнее его разочаровывать. Но я не тороплюсь с ответом, делаю вид, что раздумываю и прикусываю нижнюю губу, чтобы сразу не послать его на три буквы.

– И что же ты можешь мне дать?

– Чего ты хочешь?

Я подаюсь вперед, едва не касаясь грудью его груди и смахиваю с мужского плеча невидимую пылинку. Хотя спорю на последние трусы, на таких, как он, даже пыль не садится!